Как оценивается языковая сложность?

У всех нас есть какие-то представления о том, что бывают языки более простые и, наоборот, языки более сложные. 

Если спросить человека на улице, какие языки самые сложные, обычно получаем в ответ стандартный набор: самые сложные языки — это китайский, корейский, японский, арабский. Ясное дело, что это в первую очередь обусловлено тем, что это языки с непривычными нам письменностями. 

И точно так же ясно, что это совершенно не то, что интересно лингвисту, потому что письменность вообще по отношению к устному языку вторична. 

Кроме того, стереотипы о сложности языков часто связаны с представлениями о том, что близкородственные нашему языки — простые, а далекие от нашего языка — сложные. Например, носитель русского языка будет считать, что сербский язык — это очень просто. Он может приехать в Сербию и за неделю как-то начать понимать, что происходит вокруг, и начать объясняться. А, например, эстонский язык — это очень сложно, ничего не понятно, за неделю не выучишь. Но, скажем, финнам, для которых эстонский язык является близкородственным, потому что это тоже один из финно-угорских языков, эстонский язык покажется простым, а сербский — сложным, и мнения окажутся диаметрально противоположными.

Лингвистов, конечно, интересует некая объективная оценка сложности. Вообще, хотелось бы узнать, бывают ли на самом деле более простые или более сложные языки в отвлечении от того, как их пишут и кто их учит. То есть, условно говоря, если бы на нашу планету прилетел марсианин, которому надо было бы выучить какие-то разные языки в их устной форме, поскольку это первичная форма языка, то было ли бы ему сложнее учить финский, или сербский, или китайский, или хинди. Вот на этот вопрос, собственно говоря, и пытается ответить лингвистическое изучение языковой сложности.

Лингвист Александр Пиперски рассказывает о лингвистическом изучении сложности, формализованных языковых описаниях и взаимно-однозначности соответствия между формой и значением.