Приключения француженки в России

Фото: Кирилл Кулаков

«Мы хотели узнать настоящую Россию, говорить и жить по-русски»

Несмотря на лакуны в русском языке и пропасть, отделяющую французское художественное образование от русского, француженка Луиз Морин чувствует себя уверенно в чужой стране. Смещение культурного контекста стала для нее предметом профессионального интереса. 

А на месте диссертации, которую так и не удалось довести до конца, возникли новые неожиданные возможности. О своем необычном маршруте в искусстве она и рассказала.

Я начала учить русский в коллеже в Нормандии, когда мне было 13 лет. Я хотела записаться на курс русского языка еще на два года раньше, но мои родители настояли, чтобы я сначала поучила английский. «Зачем вообще тебе русский?» При этом они забыли, что мой дед-полиглот, которого я не знала, самоучкой выучил русский и работал переводчиком.
Я помню, что сначала в коллеже, а потом и в лицее наша преподавательница русского постоянно нас унижала, считая неблагодарными учениками, которые прикладывали слишком мало усилий для изучения предмета, по которому в нашем регионе почти не было специалистов: она была одной из немногих.

Однажды я объявила перед классом, что хочу отправиться в Россию; до сих пор помню ее лицо, на котором потрясение смешалось с восторгом. «Ты, Лара?» (Она нас всех окрестила по-русски, в моем случае — в честь Лары из «Доктора Живаго», на которую, как ей, наверное, казалось, я похожа; я представляла себе Лару очень грустной, но боевой.)

После выпускного экзамена я втайне мечтала поселиться в монастыре, затерянном посреди России, и реставрировать иконы. Но для начала двинулась в сторону изучения изобразительных искусств в университете, а параллельно ходила на занятия на факультет русского языка. Я обнаружила, что в моем русском зияют «обширные лакуны» (так было написано в комментариях к оценкам). Я представляла тогда себе эти лакуны как серые непроницаемые зоны, бесконечный туман, в котором скрывается этот непокорный язык.

В таком сплошном тумане я приехала в 2007 году в Воронеж по студенческому обмену. У меня и двух других французских студентов был выбор: отправиться на учебу в Воронеж или в Санкт-Петербург. Мы без колебаний выбрали Воронеж, а не культурную столицу, которую сочли слишком европейской. Это вызвало гомерических хохот у наших русских приятелей, которым мы объяснили свой выбор.

Мы сказали, что хотели бы узнать «настоящую Россию», где, как мы были уверены, мы сможем приобщиться к русской культуре, говорить и жить по-русски.

Когда я приехала, я мало что понимала и очень плохо говорила. Если бы я оказалась на месте тех студентов, которые нас принимали, я пришла бы в отчаяние от провалов коммуникации. Но эти студенты не испугались и нас не бросили, они были гостеприимны и внимательны и в результате стали нашими друзьями. Большую часть времени мы проводили вместе: отправлялись на долгие прогулки по городу, цель которых я понимала, только когда мы доходили до места.

Мы с друзьями учились на факультете художественной графики. В нашей группе некоторые проживали свою жизнь как настоящие авангардисты, пытаясь обновить художественную жизнь города. Они отстаивали более свободный стиль, чем тот академизм, который нам преподавали в институте, и обожали импрессионистов.

Я была потрясена, обнаружив огромную пропасть, которая отделяла преподавание изящных искусств во французском университете от того, чему нас учили здесь. В этом институте, так похожем на множество других по всей России, нужно было копировать картины мастеров, сдавать множество эскизов и живописных работ и стремиться к тому, чтобы они как можно точнее соответствовали ожиданиям преподавателя. По-моему, там не было места для самовыражения, но русских студентов это только забавляло: они охотно подчинялись правилам. Кроме того, они были заодно с преподавателями, когда речь шла о сдаче этих трудоемких домашних заданий: «главное — отчет!».

Однажды на занятиях по живописи профессор посмотрел на мою картину и бросил мне: «Чем ты, интересно, занималась во Франции на факультете искусств? Танцевала?»

Во Франции я, конечно, не очень хорошо выучилась рисовать, хотя мне казалось, что я неплохо справляюсь. Но тут тоже открылась лакуна!

После очередного пятна на моем личном досье умений и навыков я решила набираться опыта. Вместе с моим русским другом мы стали придерживаться художественных методов, которые шли вразрез с русским и французским актуальным искусством. Мы придумали выставку, которая могла путешествовать от Франции до самого Китая, на которой были собраны работы примерно 40 художников, в основном из России и Франции, настоящих мастеров, студентов и любителей. Мы ее назвали «Petit. Что-то маленькое»: ее можно было перевозить в одном чемодане, чтобы облегчить передвижения и позволить в ней поучаствовать большому количеству художников. Единственным ограничением для художников был размер работ.

Работы были очень разными: первые опыты, путевые заметки и эскизы, из которых потом выросли большие проекты, скульптуры в виде сборных моделей, отпечатки, которые можно было развернуть на несколько метров. Разительные отличия в интерпретации темы выставки отражали разницу двух подходов: для русских, получивших традиционное образование, понятие «маленький» относилось к чему-то материальному и часто неоконченному, тогда как французы воспринимали этот сюжет скорее как нечто концептуальноe. 

Во французских учебных заведениях студентов поощряют к тому, чтобы те развивали собственные идеи и выстраивали концептуальные конструкции вокруг своих работ. В России же в большинстве художественных школ преподают технику, которая гарантированно сделает из тебя мастера. В обоих случаях диплом становится последним рубежом, после чего возникает один и тот же вопрос: «Что с ним теперь делать?» В обеих системах, российской и французской, ученика не готовят к дальнейшей профессиональной жизни в качестве художника. Возможно, потому, что всем известно: зарабатывать на жизнь своим искусством практически невозможно ни во Франции, ни в России.

В качестве темы дипломной работы я выбрала «эффект смещения», который можно наблюдать у произведений искусства и у слов в пространстве между русским и французским языками.

В выборе темы отразилась моя неуверенность в собственном будущем как художника и, главное, множество новых впечатлений, которые я получила за это время. В этой работе я прослеживала смещение смысла при переводе туда и обратно между французским и русским контекстом. Моя работа была благосклонно встречена в университете во Франции, так что, работая над диссертацией, я продолжила изучать «параллельные миры» в искусстве, на этот раз в виде кинодневника. Я записывала интервью с русскими художниками, во время которых спрашивала их, что было бы для них идеальным проектом, и подвергала сомнению их личные мнения, манифесты арт-групп и их образ жизни во Франции и в России.

Затем я снова уехала, на этот раз в Москву. Поначалу на несколько месяцев в рамках научной командировки, чтобы записывать интервью для диссертации. Но этой работе не было видно конца. Я бесконечно переписывала и переформулировала собственный текст, который превратился в тот самый концепт «проекта», который я изучала: чтобы оставаться «проектом», он должен был непрерывно обновляться и сохранять статус «в работе». Моя тема унесла меня за собой, а моя командировка все не кончалась.

Я осталась в Москве, а диссертацию так и не защитила. Мои исследования были рассчитаны на французских коллег, а в России нужно было начинать все с самого начала: объяснять, из чего я исходила, оправдывать мою область исследований, и даже наверняка ее менять, поскольку в России не существует научной специальности для «художников-исследователей».

На том месте, куда я вложила столько сил, теперь нет совсем ничего. Но эта пустота странным образом меня освободила. С тех пор в качестве куратора выставок я вместе с коллегами и русскими художниками осуществила несколько проектов в разных галереях и музеях Москвы. Например, прошлым летом я курировала выставку «Пейзаж в переработке» в Новой Третьяковской Галерее. Только что завершились две мои выставки в других московских галереях и готовятся новые. Так я смогла обрести уверенность благодаря своему профессиональному опыту. Мне интересно вести диалог с русской классикой в современной художественной практике. 

Пейзаж в переработке

Меня часто спрашивают, как я попала в Россию: можно сказать, что это была моя давняя идея, она возникла еще в детстве, а потом сопровождала меня, меняясь, но я от нее не отказалась. Она дала жизнь сначала желаниям, а потом и коллективным проектам, которые исследуют культурные, художественные и концептуальные отличия между «здесь» и «там».

Сейчас я бы хотела создать такое место встречи, которое объединило бы русские и французские художественные практики. Смысл этого проекта в том, чтобы дать художникам и кураторам ориентиры в местном контексте (как мне когда-то дали ориентиры другие люди) и позволить приглашенным французским художникам создавать новые произведения на основе российского опыта.

источник:  ЧТД